Всё-таки есть нечто привлекательное в этом ощущении свободы и одиночества, когда совершенно некому позвонить, написать, не с кем встретиться и поговорить. Сама по себе. Не об этом ли ты когда-то мечтала?
Нет никого, кто бы мог составить компанию в походе на концерт, в кино или просто с кем можно было бы прогуляться по неизвестным районам этого, ставшего нелюбимым города. Я всё жду момента, когда смогу взглянуть на эти улицы и цветные, но безликие и серые дома другими глазами, когда же город преобразится для меня. Рано или поздно это происходит, но вряд ли за оставшееся количество времени пребывания здесь это успеет уже случиться.

Решила вернуть то стремление видеть и слышать, которое вытаскивало меня из комнаты и учёбы на улицу и интересные мероприятия два года назад. Отсутствие компании - далеко не повод лишать себя временных удовольствий.
__________
Хм, хочется прибавлять к существительным артикли, когда они в определённой форме. Интерференция - занимательная штука.

Проспала. Каждый вторник, словно по расписанию.
Из-за возможной будущей стажировки вдвойне стыдно. На языковых парах кажется, что преподы во мне разочаровываются с каждым днём, будто считая, что теперь, когда заявка и рекомендации отправлены, я решила расслабиться. Чёрта с два. Но факт участившегося просыпания довольно красноречив.

Из-за минувшей поездки приходится столько нагонять. Сколько раз можно повторять - никогда нельзя ложиться спать и надеяться что-то сделать с утра пораньше.

Чем дальше продвигается знакомство с шведской литературой, тем яснее становится, отчего именно шведы так хороши в dsbm и dark ambient' е.
Это же фактически строки из песен с перемоткой на сто лет назад.

Так странно чувствовать внутри себя желания. Высохшее дерево получило новый росток.
Только этих желаний появилось вдруг так много, что, боюсь, так с места и не сдвинусь. Забавно. То абсолютная бездвижность и загнивающее спокойствие, то свежий ветер в голове и назревающая буря, аналогично ни к чему полезному не приводящая. И ещё как-то учиться бы желательно.

Словно в приятном сне побывала.

Кажется, появилась цель.
Давно такого не было, чтобы до слёз не хотелось уезжать.
Пару-тройку лет назад свернула не туда, а может, наоборот, всё шло к тому, чтобы сейчас мне удалось очутиться наконец в этом месте.
Знакомство с одним человеком, окружающая природа и атмосфера тех мест в целом - и вот уже ощущение прочности, непоколебимости. Всё зависит от человека. Стремись и действуй. Как бы не отпустить это ощущение.

Всё по-новому.

Не хватает той тоски, холода и манящей отстранённости. То мрачное и морозное, что было в нём и что, я надеюсь, не исчезло за такой период времени, - окружало меня, позволяя забывать о собственной серости. Чёрное безупречно, насыщенно и умеет радовать глаз. Серое на его фоне - лишь жалкое запустение и руины.
Забавно видеть у посторонних восхищение внешним спокойствием и уверенностью, которой они, кажется, даже завидуют временами. Ха, если бы кто-нибудь из них увидел, что за этой строгостью и безразличием скрывается слабое, нерешительное существо. Размазня, чеховская душечка, непрочная конструкция, тень. Это безразличие - лишь проявление серости, отсутствия стержня.
Но ещё забавнее, что я ведь и не скрываю, однако моё "как есть" воспринимается иначе. Они строят впечатление и прорисовывают внешние контуры. Разрушить это я не смогу даже при желании. Можно и не притворяться, не бояться, что кто-то приблизится и увидит насквозь. Никто ничего не видит.

____________
Да всем плевать./ Вдруг это я по наивности слишком несерьёзно и потому ошибочно воспринимаю их? Господи, да к чёрту.

Вновь была огромная Москва. Серая, безрадостная, давящая.
Была некая парочка парней, которые где-то заметили меня, но уже не помню момент нашего "знакомства". Я пересела на одной из станций, встала в вагоне у окна. Почувствовав на себе взгляд знакомых уже глаз, попыталась не придавать этому значения. Однако в голове уже встал вопрос: "Как? Они и сюда добрались за мной?" Преследование давно стало сквозным мотивом всех моих снов. Ощущала даже его дыхание позади себя. Отвернулась в левую сторону - он тут как тут. Заметила движение его правой руки - вытащил купюру из моего кармана. Я поражена нахальством, он разочарованно и недовольно отвёл её в мою сторону, словно предлагая взять обратно. Это лишь 50, и я отворачиваюсь от него, просчитывая, на какой станции лучше пересесть, чтобы избавиться от ненужных спутников.

Я решила, где сойти, подсознательно встретившись с желанием ещё раз всё же почувствовать этого голубоглазого паренька рядом. Поезд так долго ехал, я посмотрела в окно - невообразимо длинный мост через Москва-реку. Пейзаж ещё более угнетающий.
В итоге из вагона вышли мы. Шли куда-то, протискиваясь через толпу встречных людей. Кажется, спрашивала его о том, как он живёт. Он нехотя рассказывал, но ему доставляло удовольствие, что его слушают. Бродяга. Без разницы, куда ехать, воровать по мелочи. Мы говорили о чём-то ещё, я начала волноваться, что теперь не попаду на другой берег и не успею на поезд. Оставалось 4 часа, я ушла вперёд. Нагнав меня, стал говорить что-то приятное, и я даже приобняла его. Какое-то время мы шли так. Я крепко держала его за плечо, и мне хотелось половину жизни так с ним пройти, с этим пареньком, вдруг ставшим таким близким. На входе в огромнейшее здание вокзала, мы разминулись, в голове осталась лишь картинка эскалаторов и его глаз, в которых виднелась неопределённость и нерешительность. Он обдумывал дальнейший путь, мне было приятно запомнить его таким.

Хах, кажется, я и в действительной жизни буду его вспоминать время от времени.
Что за сны. Что за жизнь.

От этой тени не избавиться никогда. Но, наверное, я и сама не хочу это бросать. Проще лоботомию сделать.
Когда пройдёт пять лет, я буду по-прежнему вздыхать и смеяться. Чёртово воображение.

Иногда я открываю окно, давая зимнему воздуху наполнить комнату, порой включаю что-то из подходящего на подобный случай, сажусь на пол и освобождаюсь от грязи, что успевает накопиться за время ношения футляра. Произношу вслух вопросы, на которые нет ответа, выбрасываю эту отвратительную жалость к себе, соскабливаю никак не отлипающие комки разочарования от несделанного. Ну а дальше всё идёт само собой. Волна, ещё волна, движения тела самостоятельны, избавиться от раздражающих кусков ткани, мёрзнуть, чувствовать направления, по которым пробегает холод, судорожно дышать и ощущать опустошённость. Существовать лишь в сей момент. Вот оно. Чувствовать за дрожью тела тепло, медленно разливающееся внутри. Всё отходит. Ненадолго, но это продлит мой ход до поры до времени. Тяжёлое тело встаёт, закрывает окно и никак не может согреться. Рассудок чуть прочищен, и я могу продолжить набивать голову всякой ерундой, несуществующими проблемами, которые ждут повторного отмахивания рукой.

Махнуть рукой на жизнь. Я долго к этому шла. Мой путь был длиннее, чем у него. Индифферентность как достижение. Внешнее спокойствие и безучастность как спасение и способ отклонения окружающей суеты. Как избавиться от шумного потока внутри? Это стало бы ещё большим достижением. Тогда смерть утратила бы всякую значимость.

Однако предельно ясно, что корень худа - в отсутствии воли, не стоит и выдумывать ничего.

Мне ставят в вину излишнюю замкнутость и отсутствие желания общаться. Теперь чувствую себя моральным уродом. Друзья родителей хотят меня видеть, спустя год, наверное, уже, если не больше, а я такая-сякая не хочу никуда идти. И почему никто не видит за этим лишь нежелания неловких пауз, молчания или моих "угу", неохоты отвечать на одни и те же вопросы о том, где я учусь и как закрываю сессии? Я избегаю таких встреч даже с собственными друзьями (уж не знаю, можно ли тех редких людей так продолжать называть).

Оставьте меня. Мне нужен лишь один человек, с которым можно просто говорить, когда молчание отнюдь не сковывает ни одного из собеседников, а воспринимается как неотъемлемая часть разговора.

Читаю "Будденброки" Т. Манна. Вчера до слёз смеялась над эпизодом "Иерусалимские вечера". Просто книга года.
_________________
"Я ржа, я грязь, я пыль".

Даже мне, со скучным детством и унылым отрочеством, есть что вспомнить. Влачу этот мешок избитых мыслей, потёртых воспоминаний, разодранных больших надежд и с облегчением время от времени скидываю его. У меня ничего кроме этого мешка нет, потому снова беру и тащу дальше.

Не обращай внимания, это всё пустое. Ничего нет, не надо новых иллюзий, займись собственными мыслями или отвлекись на тексты мудрейших. У тебя никогда ничего не было, кроме собственного тела и рассудка. Наполняй и опустошай. Пора избавляться от застоявшейся, тухлой воды.

Пусть выпадет новый снег.

Странная скала, растянутая в ленту чья-то рука, удары саблей, погоня, укрытие, хождение по краю, угрозы, интрижка…

Последний сон казался безумным и крайне странным, однако даже то пространство со всеми внутренними страхами лучше действительности.

Всё, что я делаю, - такое дерьмо на самом деле. Просто каждая строчка в работе кричит о своей пустоте и никчёмности. Каждое утро не имеет никакого значения. Слава богам, мне хватает пока силы просто вставать с постели и не думать о том, какой завал меня ожидает. Каждый день ничего в себе не несёт. Я ничему не учусь, а если за что и берусь, то быстро теряю интерес.
Кроме универа и прочих дел я никуда не выхожу. Смакую каждый день, проведённый в комнате без соседки. Некому звонить, не с кем говорить, не с кем видеться. Всё, что мне нужно, - это деньги. Такая ситуация, что я даже не могу накопить на пару приёмов психотерапевта. Поэтому на данный момент обхожусь погружением в иностранный язык и фильмами.

Три списка по двести слов к проверочной. Легко. У меня кроме учёбы ничего не осталось, но даже так я остаюсь профаном и лохом из-за своей прокрастинации, в отличие от своих одногруппников с кучей стипендий.
Скоро всё кончится, никакого "дальше".

Я девочка, мне около двенадцати лет, не больше. Мои родители не живут вместе, возможно, разведены. Какую-то часть времени мы с отцом гуляем по городу, сначала это, кажется, Москва, виднелись высотки и нагромождались здания, мимо которых я проходила когда-то. Но потом это уже Петербург, точнее я поняла это, когда следила за женщиной в белом пальто, она стремительно направлялась к старинной постройке, здание было, очевидно, отреставрировано недавно, и, к моему удивлению, оказалось жилым. Я захожу в этот небольшой дворец, на первом этаже ничего нет, кроме лестницы, которая поднимается наверх, находясь перпендикулярно направлению вошедшего, касаясь противоположной стены. Здание и внешне и внутри окрашено в жёлтый цвет, но это не тот питерский цвет, так и бьющий напоминанием о Достоевском, а светлый и тёплый. Лестница тёмно-коричневая, узкая, без перил. Поднимаюсь на второй этаж. Я потеряла её. Вижу несколько дверей. Было неожиданно узнать, что в таком строении живут обычные люди, а может, та женщина и есть одна из необычных, иначе с чего я пошла за ней?

Я оказалась в каком-то коридоре. Высокий потолок, свет только естественный, плохо проникает, но всё же мне кажется, я знаю, что направляюсь к выходу. Я прохожу в какую-то большую комнату (?), в направлении ко мне движется высокая фигура в тёмном, его плащ до пят развивается – он идёт быстро. А нет, это не плащ, это ряса священнослужителя. Он идёт ещё с кем-то, но мне всё равно неуютно. Картинка размывается. Кстати, в этом зале света гораздо больше, он проникает через большие окна в верней части стены. Через несколько мгновений зрение чуть проясняется и я вижу несколько человек, они стоят парами, по трое, о чём-то тихо разговаривая и перешёптываясь. Затем в более тёмной части зала завиднелась лестница. Не помню, зачем я решила подняться. Они что-то говорили о ней, это точно. Я поднялась.

Оказывается, зал этот очень просторный, потолки высоченные. Лестница непонятная, крутая, извилистая, тоже деревянная, светло-коричневая. Здесь хотя бы перила имеются. Я осторожно спускаюсь, держась за них, ступеньки закручиваются, в глазах снова всё размывается, пытаюсь контролировать зрение. Тут начинается другая лестница, мне нужно как-то перепрыгнуть, чтобы оказаться на ней. Она начинается выше уровня, на котором стою я. Слева есть длинные перила, ухватившись за которые, можно забраться на ту лестницу, если бы та не стояла косо по отношению к ним. Я хотела спрыгнуть, но оказалось, что до пола ещё слишком далеко. У этой второй лестницы нет перил, она лишь подпирается с боков узкими высоченными шестами. Всё поплыло. Каким-то образом я оказалась на земле, отчасти скатившись по одному из шестов, отчасти упав не очень удачно. Люди, стоявшие в зале, одобрительно смотрели на меня. Среди них стоял тот грозный священнослужитель.

Тут появляется женщина, судя по всему, моя мама, у неё рыжевато-русые завитые волосы и маленькие глаза. Я так и не поняла, она ли была той женщиной в белом пальто или нет. Схватив меня за руку, обрадовавшись, что нашла меня, и пожурив, что я пришла в это место, она проводит меня через зал, мимо людей и ведёт на лестницу. Я не хочу, я напугана до смерти, она не хочет ничего слышать. Я пытаюсь дозваться до священнослужителя и других, чтобы они подтвердили, что я уже спускалась по ней и спуск прошёл неудачно. Она лишь крепче держит меня и по дороге наверх говорит, что я должна это сделать, она поможет. Тон её был нервный и предвещал что-то зловещее. Этих лестниц оказалось две: одна у правой стены, там, где начинался коридор, другая – у левой, где темнее. Мама повела меня к ней. Я очень плохо всё вижу, ступени сливаются, мама подталкивает меня, я делаю шаги, плача от того, что не могу ничего сделать с этой расплывчатой картинкой и что мне приходится вновь спускаться, зная, что за испытание впереди. Я так и не сделала нормального шага.

Передо мной возник образ женщины в белом, и я вспомнила историю, которую услышала здесь, в зале. Слова о какой-то упавшей с этой лестницы женщине, она просто соскочила с лестницы и пролетела большую часть высоты до пола. Сейчас она стояла ниже, почти подо мной, т.к. на этой части лестница была винтовой. Мгновение чёткой картинки ушло и всё ещё больше расплылось. Я попятилась назад, не слыша ничего. Женщина поднялась вслед за мной. Так шли мы медленно. Во мне разрастался страх. Возможно, от её взгляда: она словно хотела через меня отомстить всем за свою преждевременную и случайную смерть. Я нащупала стену справа от себя – начало коридора. Села в этой полутени, женщина не стала близко подбираться. Теперь мне было просто необходимо спуститься вниз, но делать это придётся по той лестнице, с которой я уже чуть не убилась. В глазах всё по-прежнему размывается, я не знаю, что с этим делать. Голова начала кружиться, я попыталась встать, но лишь упала, ударившись плечом о стену. Кое-как дошла до первой ступени. Снова появилась мама, подпирающая и направляющая меня. Она спускается со мной. Я не вижу, где кончается одна ступень и где начинается другая. Так мы доходим до того самого места. Я не в состоянии стоять, тело пытается рухнуть. Мама произносит что-то ободряющее и проговаривает какой-то план по преодолению этой небольшой пропасти между лестницами, словно от успешного исхода зависит её выигрыш, нет чувства, что она делает это лишь из-за беспокойства за меня. Я кое-как ухватываюсь до верхних перил слева от меня, каким-то образом мама держит мою руку на них, чтобы я ни в коем случае не разжала пальцы. Я пытаюсь запрыгнуть на вторую лестницу. Всё происходит очень медленно, изображение сливается в какие-то отдельные мазки. Я смогла встать на лестницу, но ноги еле держат, я пытаюсь спускаться, держась за те редкие шесты. Спустившись на несколько ступеней, не удержав равновесия и вспомнив ту женщину (а может, она и явилась вновь передо мной), падаю вниз. Чувство облегчения и невесомости. Как-то вышло, что я удачно приземлилась, в состоянии шока несусь кое-как через зал, спускаюсь по той узкой без перил лестнице, ступени вновь размыты, открываю дверь и выскакиваю на улицу. Свежий воздух протрезвляет, снова появилась чёткость. Я вижу отца, с которым мы, видимо, до этого гуляли. Замечаю, что вокруг вновь Москва.

P.S. Не знаю, девочка ли следила за той женщиной в белом пальто, или героиня моего возраста, или я сама. Когда была серая Москва, точно знаю, что видела всё глазами не той девочки. Возможно, это было уже моё я.

Преобладающее/впечатлившее ощущение, состояние, эмоция: сильное головокружение, слабость, размытость картинки, безысходность, страх.

P.P.S. И да, после обрывания сна было стойкое чувство дежавю. Словно уже бывала во сне в том месте. Пыталась вспомнить, но, видимо, это чувство просто закрепилось в качестве дополнительного эффекта к такого рода снам.